17 февраля 1943 года – первый боевой вылет Талгата Бегельдинова. Из воспоминаний Дважды Героя Советского Союза

Подвиги Героев незабвенны. Навсегда останется в памяти народа боевой путь Дважды Героя Советского Союза, военного летчика-штурмовика Талгата Якубековича Бегельдинова.

…Деревушка неподалеку от Львова. С ней у меня связано тягостное воспоминание о коварстве и подлости врага.

Еще в дни, когда война полыхала на нашей земле, мы слышали, что орудует на Украине некий Бендера. Под видом борьбы за «самостийну Украину» бендеровцы грабили местное население, выдавали гестаповцам патриотов, не склонивших головы в оккупации. По существу, банды эти являлись холуями немецко-фашистских захватчиков.

При подходе наших войск большая часть «борцов за свободу Украины» удирала на запад вместе со своими хозяевами, но некоторые оставалась и вымещали звериную злобу на мирном населении.

Около полумесяца наш полк размешался в деревушке. Мы с адъютантом эскадрильи квартировали у двух пожилых людей. Старик и его жена относились к нам как к своим детям, старались вкуснее накормить, сделать что-нибудь приятное.

Настало время улетать в другое место. Мы тепло простились с гостеприимными хозяевами. Случалось так, что один из самолетов моей эскадрильи не мог подняться в воздух — необходим был незначительный ремонт мотора. Возле него мы оставили механика с условием, что на следующий день я вместе с другим летчиком вернусь — и мы парой перелетим на новый аэродром. На следующий день в послеобеденный час мы вернулись за самолетом и узнали о трагедии, случившейся ночью.

Едва стемнело, как в дом, где до этого жили мы с адъютантом, ворвались бандиты. Они зверски истязали и затем ножами убили старика. Его жену мерзавцы повесили на крыльце дома, приколов на грудь старой женщины клочок бумаги с надписью о том, что такая участь ожидает каждого, кто посмеет помогать Советской Армии.

Бендеровцы подожгли еще два дома и устремились за околицу села к самолету. Но тут их ждал отпор. Механик, предупрежденный о налете банды, сел к пулемету в кабине стрелка. Едва бандиты приблизились к «ильюшину», как их встретила очередь крупнокалиберного пулемета. Пыл с них немедленно слетел, и они кинулись наутек.

До утра механик не покидал самолета, опасаясь вторичного нападения.

Мы связались с войсками МВД и рассказали о случившемся. Вскоре в деревню на нескольких машинах прибыли автоматчики. К вечеру банда перестала существовать. Мы с почестями похоронили погибших от рук предателей крестьян и дали слово жестоко отомстить за смерть ни в чем неповинных людей.

Война шла все дальше и дальше на запад. На пути наступающих советских войск встали Карпаты. Наша эскадрилья располагалась в районе городов Кросно и Яслы.

Нелегко воевать в горах, нам же приходилось вдвое тяжелее. Позиции немцев проходили в Карпатах, а наши войска располагались в предгорьях. Гитлеровцы имели возможность незаметно перебрасывать войска с участка на участок, создавать временами численный перевес.

В этих условиях воздушная разведка приобретала исключительное значение. По нескольку раз в день летал я в горы, фотографировал вражеские позиции, наблюдал за передвижением живой силы и техники.

...Узкая лощина. С обеих сторон стоят высокие горы. День довольно ясный, но вершины затянуты облаками. Эта картина хорошо знакома жителям Алма-Аты, Фрунзе и других городов, расположенных у подножья гор.

В мою задачу входило пролететь над этой лощиной, развернуться и по ущелью, находящемуся неподалеку, вернуться домой.

Лечу. По мере того как углубляюсь в горы, погода начинает портиться. Нахожусь в воздухе уже двадцать минут. Неожиданно вижу впереди четыре точки. Противник!

Что за самолеты? Как быть? Развернуться и уходить нельзя — слишком узка лощина. Нельзя и перевалить через горы — они высоки, а самолет тяжел. А воздушного боя необходимо избежать. «Ильюшин» буквально начинен противопехотными зажигательными снарядами. Это страшно. Достаточно одного попадания — и машина превратится в факел.

Точки все ближе и ближе. Теперь уже ясно вижу, что навстречу летят четыре истребителя противника Ф-190. Они идут двумя парами — одна чуть выше, а другая на той же высоте, что и я.

Может быть, все же попытаться уйти через горы? Нет, исключено. Даже если машина вытянет, то я подставлю немцам живот — и они шутя расстреляют самолет.

Выход один — идти в лобовую атаку и как можно дороже взять за свою жизнь, идти на таран.

Эти мысли мгновенно пролетели в голове. Ведь в воздухе бой длится иной раз даже не минуты, а секунды.

Пускаю два реактивных снаряда. Оставляя за собой шлейф из огня и дыма, они идут в сторону немецких самолетов. Тут же стреляю из пушек, даю несколько пулеметных очередей. Затем вновь пускаю пару реактивных снарядов.

И фашисты пугаются. Вижу, как они освобождаются от бомб и, круто взяв в сторону и вверх, исчезают в облаках. Мне даже не верится, что четыре быстрых машины ушли от боя с одним штурмовиком, но факт остается фактом. Да, не те нынче гитлеровцы, какими были в начале войны. У них сейчас летает зеленая молодежь, предпочитающая бежать в случае встречи с нашими самолетами. Что ж, так и должно было случиться. Прошли времена, когда они господствовали в воздухе. Теперь на нашей улице праздник.

Лощина становится все шире. Здесь у врага есть зенитные установки, и я перехожу на бреющий полет. Лечу около самых гор километров двадцать, делаю круг и на бреющем полете вхожу в другое ущелье. Проходит минуты две-три полета — вижу колонну пехоты. Тысячи три солдат движутся в сторону фронта.

Цель для атаки идеальная. Дорога шириной не больше пятнадцати метров идет вдоль отвесных скал, а с другой — пропасть.

Стреляю из пулеметов. Колонна залегла. Тогда сбрасываю снаряды с зажигающим веществом.

Вылетаю из ущелья, закладываю глубокий вираж, едва не касаясь крыльями деревьев, разворачиваюсь и вновь вхожу в ущелье уже с другой стороны. Страшная картина открывается взору: гитлеровцы пытаются лезть по его отвесным скалам, срываются в пропасть. Бью по колонне из пушек и пулеметов, сбрасываю остатки зажигательных снарядов. Колонна перестает существовать.

Поздняя осень 1944 года. Второй Украинский фронт. Моя отдельная разведывательная эскадрилья стоит на полевом аэродроме в районе небольшого польского городка Кросно.

Однажды вечером, когда закончилась боевые полеты и мы, наконец, могли вздохнуть, раздался звонок из штаба полка.

— Бегельдинов!

— Слушаю вас.

— Направляем в вашу эскадрилью летчика. Пока на задания его не отправляйте. Присмотритесь. Дайте тренировочные полеты строем на боевое применение, облет района боевых действий, когда будет готов к выполнению боевых заданий — доложите мне.

— Ясно, — ответил я.

Утром передо мной предстал лейтенант. Одет с иголочки, подтянут. Четко доложил, что прибыл для прохождения дальнейшей службы.

Знакомлюсь с личным делом. Ого! Новичок-то, оказывается, бывалый — имеет более сорока часов налета на штурмовике. Невольно вспомнилось, как мы с Чепелюком прибыли в часть, имея всего по одиннадцать часов.

Новичок быстро освоился, перезнакомился со всеми летчиками, стрелками, механиками.

А тем временем эскадрилья несла нелегкую службу. По три-четыре раза в день поднимали мы в воздух машины — вели разведку, бомбили вражеские войска. Когда же все отправлялись на отдых, я летал с новичком.

Прошло более месяца тренировочных полетов.

— Считаю, что готовы к боевому полету, — сказал я новому товарищу.

— Если можно, то я еще полетал бы с вами, — честно признался он.

Что ж, без уверенности в полетах человека в бой не пошлешь. Еще несколько дней прошло в тренировочных полетах.

— Ну, как чувствуете, готовы?

— Еще бы...

И вновь мы ежедневно летаем с ним.

Тем временем отношение в эскадрилье к новичку резко изменилось. Уже не раз летчики обращались ко мне с вопросами, дескать, в нем дело, почему летчик целые дни изнывает от безделья, почему его не пускают в бой? Кое-кто стал с неприязнью посматривать на него.

Новичок, конечно, почувствовал это и в один прекрасный день заявил, что он чувствует себя готовым к выполнению боевого задания.

Рано утром мы с ним вылетели парой под прикрытием четырех истребителей под командованием Михаила Сайкова на разведку.

Подлетаем к линии фронта. Немцы открывают заградительный огонь. Новичок держится строго. Проходим огонь. Но буквально через несколько минут попадаем под огонь минимум трех вражеских батарей. Тут уж не зевай. Нужно маневрировать, иначе неизбежно будешь сбит. Даю команду ведомому маневрировать от зенитного огня так, как маневрирую я.

И тут происходит невероятное — мой напарник дает полный газ, вырывается вперед и летит по прямой без всякого маневра, уходит все дальше и дальше. Он летит в сплошных разрывах зенитных снарядов.

Связь у нас с ним была налажена прекрасно. Еще на земле договорились, что в случае беды он должен резко развернуться на девяносто градусов, выйти на свою территорию, а там настроиться на наземную радиостанцию, которая приведет его на свой аэродром.

Кричу в микрофон: «Девяносто градусов!»

Ни слова в ответ. Летит по прямой без всякого противозащитного маневра. Даю полный газ, пытаюсь догнать его, но тщетно. В любую секунду может стать жертвой зенитчиков. Что делать?

— Михаил, — обращаюсь к командиру звена прикрытия, — парой прикройте меня, а пару пошли за моим ведомым. Пусть немедленно вернут его обратно.

— Понял! - ответил Садков. Тотчас два истребителя кинулись вдогонку за ИЛом.

Времени, чтобы наблюдать за исходом этой не совсем обычной операции, у меня не было. В сопровождении двух истребителей полетел выполнять задание.

Выполнив задание и подлетая к своему аэродрому, я начал думать о том, как следует поступить с летчиком, нарушившим самое святое правило.

Приземлился. Но что это? Мой ведомый на аэродром не вернулся. Сбит? Погиб?

Истребители, посланные за ним вдогонку, рассказали, что все их попытки повернуть ИЛ остались безуспешными. Более ста километров вглубь территории врага шли они, но горючее было уже на исходе, и истребители повернули обратно.

Все мы молча слушали рассказ летчиков.

Признаться, мысль о том, что новичок умышленно ушел за линию фронта, не приходила мне в голову.

В штаб полка мы доложили о том, что один штурмовик не вернулся с задания. Я подробно рассказал обо всем. В полку пожали плечами, дескать, и такое бывает. Долго переживать случившееся не пришлось — началось мощное наступление, и мы чуть ли не ежедневно меняли полевые аэродромы.

Лишь через несколько месяцев мы узнали, что произошло в тот злосчастный день. Рассказал об этом стрелок, находившийся на самолете новичка.

«...Я никак не мог сообразить, что произошло, когда летчик, дав полный газ, стал уходить все дальше и дальше. Я ему кричал, но он ни на что не реагировал. Каком-то чудом проскочили зенитный огонь. Тут подлетели два наших истребителя. Они проходили буквально под самым носом ИЛа. И тут ничто не помогло. Мы продолжали лететь на территорию, занятую немцами. Вскоре истребители развернулись и ушли. По моим расчетам, мы углубились километров на 150 в тыл врага. И тут будто просветление нашло на летчика. Он сбавил газ, развернул самолет и полетел обратно. Но, увы, попасть домой нам были не суждено. Километрах в восьми, не долетая до линии фронта, кончилось горючее. Он, не выпуская шасси, посадил машину на поле. Страшно было смотреть на летчика. Видно, он понял, что случилось непоправимое. Пот крупными каплями выступил на его лице, мокрые волосы выбились из-под шлема.

— Что будем делать? — глухим голосом спросил он.

Ответить я не успел. Со всех сторон к самолету бежали немцы. Я открыл огонь из пулемета. Летчик выхватил пистолет. А немцы все ближе и ближе. Меня дважды ранило. Когда немцы были рядом с машиной, летчик пустил себе пулю в висок. Я попытался сделать еще несколько выстрелов, но потерял сознание...

— Ну, а дальше что было?

— А дальше — лагерь для военнопленных. И голод, побои. Несколько дней назад наши танкисты освободили лагерь, и я ушел. Вот, нашел свою часть...»

Мы молча слушали рассказ товарища. И у каждого в голове был один вопрос: так кто же он, тот самый летчик? Трус? Нет, трусом его назвать нельзя. И уж, конечно, не предатель. Кто же? Честно говоря, я до сих пор не могу дать себе ответа на этот вопрос. И с тех пор я непременно рассказываю об этом эпизоде всем новичкам. Пусть знают, что и такое бывало на фронте, пусть знают, что война не прощает даже минутной слабости, даже мгновенной растерянности.

На память невольно приходит гибель еще одного нашего летчика — Владимира Потехина. Было это в районе города Кривой Рог. Наш полк беспрерывно летал на бомбежку гитлеровских танковых колонн.

В тот день мы вылетели двумя группами на село Недайвода. Одну группу вел Пошевальников, другую — Потехин.

При подходе к цели попали под сильнейший зенитный огонь и были атакованы истребителями. Группа Пошевальникова, в которой летел и я, сумела быстро отбомбиться и уйти. А у Потехина оказался поврежденным самолет.

Я ясно видел, как его ИЛ быстро снижается, оставляя шлейф черного дыма. Стрелок непрерывно вел огонь по истребителям. Последним усилием Владимир направил горящую машину в танковую колонну. И пока он не врезался в самую гущу танков, стрелок вел огонь. Взрыв! Прощай, Володя Потехин, прощай боевой друг!

Так же погиб на территории Польши летчик нашего полка Виктор Чернышев.

Да, и воевали, и погибали люди по-разному. И если имена героев на всю жизнь врезались в мою память, если они до сих пор часто снятся мне, хотя после войны прошло без малого двадцать лет, то фамилии того новичка я не помню. Фронтовая память хранит лишь то, что дорого и свято.

...Сандомирская операция. Наземные войска, преследуя отступающего противника, с ходу форсировали реку Вислу и заняли небольшой плацдарм. На кусочке земли закрепились пехота и несколько десятков артиллерийских батарей. Шли изнурительные бои. Моя эскадрилья, выделенная в то время для ведения авиаразведки, от зари дотемна находилась в воздухе. Мы следим за тем, чтобы противник не смог незаметно подбросить свежие силы, докладываем о самых незначительных передвижениях немцев.

3а каждым летчиком был закреплен определенный участок, на котором все было изучено до мелочи. Казалось, исчезни куст или дерево — и это немедленно бросится в глаза. Такой порядок гарантировал точнейшие сведения разведки.

В один из полетов — было это рано утром — в своем квадрате я заметил движение танков и пехоты противника. Пo двум дорогам, по самым скромным подсчетам, к линии фронта двигалось около ста пятидесяти танков и до двух полков пехоты.

Немедленно докладываю на КП:

— По двум дорогам к линии фронта идут танки и пехота.

— Проверьте, — слышу голос в шлемофоне. — Проверь, еще раз.

Разворачиваюсь, захожу с противоположной стороны и тут попадаю под бешеный огонь зениток. Начинаю маневрировать, резко меняю скорость, высоту. Прорываюсь сквозь огонь и вновь ясно вижу колонны.

Повторяю донесение на командный пункт. Для ускорения удара прошу по радио до прилета на аэродром подготовить группу для штурмовки. На КП минутное молчание. Я повторяю просьбу. Тишина. И тут слышу голос генерала Рязанова:

— Идите на аэродром. К вашему прилету группа будет готова.

Выжимаю из «ильюшина» все, что он может дать, и вскоре приземляюсь на своем аэродроме. Полк в полной готовности. Оружейники быстро подвешивают бомбы к моей машине. Занимает свое место стрелок.

Взлетаем. Веду группу на цель. Появляемся над скоплением танков и пехоты, когда те уже следуют в боевом порядке для атаки.

Пикируем, сбрасываем бомбы, бьем ив пушек и пулеметов. Вновь набираем высоту и накрываем пехоту пулеметным огнем.

Танки останавливаются, пехота залегает. Еще заход, еще и еще. Вижу, как горит уже по крайней мере до десяти танков. На земле паника. Бежит пехота, танки ползут в разные стороны и давят своих же солдат.

Боеприпасы у нас на исходе. Нужно идти домой. И тут вижу новую группу штурмовиков. Это идет нам сцена.

Летим домой. Оружейники уже наготове. Летчики и стрелки помогают им. Механики тоже снаряжают самолеты. Дело идет хорошо, но мне кажется, что все непростительно медлят! Хочется кричать, подгонять. Ведь там, в нескольких десятках километров, идет бой, там нужна наша помощь.

Наконец, взлетаем, идем к цели. Бьем, бьем, бьем... От колонны остается одно воспоминание. Видны дымящиеся танки. До сих пор я бережно храню кадры фотоснимков, сделанные во время того памятного боя. В ходе атак я включал камеру, и теперь на всю жизнь есть у меня память о Сандомирском плацдарме.

Закончив разгром колонны, мы всей группой на бреющем полете прошли над расположением наших войск, находящихся на западном берегу Вислы. Из кабины самолета я видел, как наши пехотинцы кидали в воздух пилотки, махали руками. Это ли не высшая награда летчика за помощь!

Вскоре войска Первого Украинского фронта перешли в решительное наступление. Мы поддерживали его с воздуха. Вели разведку, штурмовали пехоту и танки гитлеровцев, которые стремились любой ценой приостановить порыв наступления.

В дни стремительного марша на запад, когда река Висла была уже далеко позади, я узнал, что за Сандомирскую операцию представлен ко второй Золотой Звезде Героя Советского Союза.

Друзья горячо поздравляли меня, а я в это время думал о том, что нужно, непременно нужно найти в себе новые силы, чтобы оправдать высокую награду Родины.

Войска фронта перешли границу Германии. Мы летали уже над той самой землей, с которой кровь и стоны пришли на священную землю наших отцов. Гитлеровская армия агонизировала.

Орындибике Жекеновна БЕГЕЛЬДИНОВА,

Фото из личного архива автора